Лираз высмеяла ее на первом военном совете, предположив, что им стоит просто попросить Иаила уйти, однако, по сути, новый план на этом и строился. Сказать «пожалуйста», очень вежливо попросить его увести армию на родину несолоно хлебавши и пожелать вдогонку спокойной ночи.

Конечно, это была только основная идея. Простая и блестящая – разве что без «пожалуйста», – и Акива нимало не сомневался, что Кэроу и Лираз сумеют претворить ее в жизнь. Грозные бойцы, отменно владеют оружием, – а еще обе дороги его сердцу, и ему просто хочется обеспечить их безопасность: чтобы наступило время, когда им ничего не угрожает, а самое трудное решение состоит в выборе меню для завтрака и места для занятий любовью. Лираз права, он зациклен на личном.

Акива не ожидал, что сможет в ближайшее время остаться с Кэроу наедине; поэтому, услышав, как за спиной скрипнула щебенка и кто-то втянул воздух, он крутанулся с резко заколотившимся сердцем, ожидая увидеть на пороге закутка Кэроу.

Никого.

Акива улыбнулся. Живое присутствие он ощущал так же, как различал скрип щебня. Кэроу снова воспользовалась магией, и, значит, по дороге сюда ее никто не видел. Что он там твердил себе пару минут назад про прощальные и приветственные поцелуи? Кэроу так ему нужна! Он не думал, что когда-нибудь скажет себе, что счастлив, что снова начнет дышать полной грудью. Удивительно, барьера вины больше не было; их ожидало безбрежное пространство возможностей… и поцелуй.

И в бездну суеверия!

– Кэроу? – позвал он, улыбаясь. – Ты здесь?

Он ждал, что она снимет невидимость, готовый в то же мгновенье заключить ее в объятья. Теперь можно. По крайней мере, когда никто не наблюдает.

Никого.

А затем резко, в один миг, до него донесся отголосок чужой вражды. И пришло понимание, что его собственная жизнь, в общем-то, штука конечная. Тонкая блестящая ниточка в общем узоре. Тонкая… и уязвимая. Акиву пробрала дрожь.

– Кэроу? Ты?

Он спросил снова, хотя теперь точно знал, что нет.

А затем в коридоре послышались шаги, и это действительно была Кэроу. Вполне видимая, лучащаяся радостью. Застав его полуодетым, она покраснела и сделала шаг назад, и он понял по ее улыбке, что она пришла точно с той же надеждой, которая мгновение назад пела в его сердце.

– Привет.

Мягкий голос, широко распахнутые глаза. Две надежды встретились, но Акива чувствовал: кто-то чужой тянется за его жизнью.

Чужак нес угрозу и опасность. Он был рядом. Невидимый.

38

Где-то… Когда-то…

Элиза вздрогнула и открыла глаза. Ничего похожего на крики, ни намека. И никаких страхов – приятная неожиданность. Она позволила себе заснуть в надежде, что вдруг случится чудо и ночных кошмаров не будет. Маловероятно, конечно. Что ж, если чуда не произойдет, – у комнаты толстые стены и ее воплей никто не услышит.

Похоже, все-таки повезло. Тем более что рассчитывать на толщину стен глупо. Снаружи лают псы, значит, все прекрасно слышно.

Тогда что же ее разбудило, если не кошмар? Собаки? Было что-то еще.

Тот сон ее не тревожил; обрывки картин и событий мелькали на краю восприятия, как темные пятна перед глазами после вспышки света. Она полежала не шевелясь, чувствуя, что вот-вот – и кончик сновидения удастся ухватить. Разум все еще находился на сумеречной грани сознания, в той полудреме, которая сплетает нить между сновидением и реальностью. На мгновение Элиза почувствовала себя девочкой, которая с крошечным огоньком выходит на крыльцо, чтобы противостоять великой тьме.

Глупо. Она села и затрясла головой. Изо всех сил. Не хочу!

На оконных карнизах были шипы, чтобы не садились голуби; хорошо бы оборудовать такими же рассудок, чтобы снам было некуда опуститься. Мысленные шипы для рассудка. Великолепно.

А пока такие шипы не придумали, она просто не будет спать. Вряд ли, конечно, получится, но четырех часов, которые ей перепали, пока что хватит, чтобы оттянуть неприятные последствия. Элиза спустила ноги с постели и выпрямилась. Ноутбук – вот он, рядом. Перед сном она загрузила первую порцию фотографий и запустила программу кодировки. Потом переслала их на музейный защищенный адрес и стерла файлы из фотокамеры.

Вчера они с доктором Чодри начали собирать образцы тканей и планировали с утра продолжить работу. Вероятно, на всю работу уйдет дня два. Учитывая диковинное строение тел, образцы придется брать с каждой отдельной части. Мягкие ткани, мех, перья, чешуя, когти. А дальше исследование переместится в лабораторию, и короткая экспедиция будет казаться сном. Так быстро, так странно.

Что им расскажут находки? Трудно даже представить. Будут ли пробы компонентами разных ДНК? Тут пантера, там сова – а посередине человек? Или ДНК неизменна, просто по-разному проявляется? Ведь, скажем, глазное яблоко и ноготь на ноге человека несут одну и ту же ДНК. Почему здесь не может быть так же?

Или здесь что-то совсем уж невозможно странное и эти существа – пришельцы? Издалека, из другого мира? Прямо дрожь пробирает. И в голове не умещается. Если бы не подписка о неразглашении, она бы позвонила Таджу или Кэтрин – а у нее есть номер Кэтрин? – и всласть бы поговорила.

Элиза встала и подошла к окну. Оно выходило во внутренний двор. Ничего интересного там не наблюдалось, поэтому она натянула джинсы и обувь и выскользнула в дверь.

Впрочем, можно было и не таиться. В большом суперкрутом отеле она была бы одной из безликих единиц гостиничного процесса и спокойно гуляла бы где захочется, но здесь не было большого суперкрутого отеля. Здесь была касба. Точнее, превращенная в гостиницу касба не слишком далеко от места исследования. Ну, как недалеко? Всего часа два езды – в этой пустынной местности такое считается почти рядом. Если выехать на хайвей и двигаться вперед и вперед, упрешься в пустыню Сахара, сопоставимую по размерам с Соединенными Штатами. В таком контексте «часа два езды» – воистину недалеко.

Касба называлась Тамнугальт, и, несмотря на то, что у ворот толпились угрюмые недружелюбные дети, Элизе здесь нравилось. Глинобитный город в самом сердце заросшего пальмами оазиса, здания по большей части запущенные и полуобвалившиеся, отреставрирован только центр, хотя прежнее величие восстановить не удалось. Все кажется вылепленным из глины – если можно себе такое вообразить, – но комнаты достаточно комфортабельны, с очень высокими балочными потолками; на полах шерстяные коврики, а с террас на плоских крышах открывается вид на море колышущихся пальм. Вчера вечером, во время ужина с доктором Чодри, она увидела звезд больше, чем за всю свою прошедшую жизнь.

Я видела звезд больше, чем любой ныне живущий.

Элиза закрыла глаза и надавила на веки подушечками пальцев, пытаясь стереть формирующееся видение. Представила шипы на разуме, отгоняющие особо настойчивых ментальных птиц-сновидения.

Я уничтожила больше звезд, чем кто-либо когда-либо видел.

Элиза помотала головой. Она бодрствовала, но иглы знакомого ужаса и чувство вины проникали в сознание из глубин рассудка. Как белые уродливые корни растений, которые отчаянно лезут наружу сквозь дренажные отверстия глиняного горшка. Все это наводило на лишние, опасные мысли. Просто не обращай внимания, сказала она себе. Ты ни в чем не виновата. Ведь не виновата?

Однако уверенности не было. Все эти приступы «внезапного знания», абсолютно ненаучная убежденность в фактах космического масштаба вроде существования иных миров… Голос разума звучал слабо и растерянно – плохой знак.

С трудом, шаг за шагом, Элиза поднялась на террасу, говоря себе, что дело в усталости и стрессе, а вовсе не в подступившем безумии. Пока. Я борюсь. Я не даю ему ходу.

Ночной свежий воздух остужал. Вдали лаяли собаки, и звук разносился над политой потом и кровью африканской землей.

Доктор Чодри сидел на том же месте, где она оставила его несколько часов назад. Он махнул ей рукой.

Элиза удивилась: