– Вы так здесь и просидели?

Он засмеялся.

– Нет. Честно пытался заснуть, но не спится. Мой бедный мозг. Я все думаю о нашей находке.

– И я.

Он кивнул:

– Садитесь, прошу вас.

Некоторое время они молчали, окруженные звуками и запахами ночи. Потом доктор Чодри нарушил молчание.

– Откуда они явились?

Вопрос, не предполагающий ответа, но пауза тянулась достаточно долго, и, будь Элиза порешительнее, она успела бы влезть со своей точкой зрения на предмет.

Морган Тот – вот уж у кого решимости через край, подумала она. И ответила просто:

– Из другого мира.

Поверьте мне. Я знаю точно. Это знание валяется в моих мозгах, как старый хлам.

Брови доктора Чодри поползли вверх.

– Вот так категорически? Я думал, Элиза, что вы верите в бога.

– Что? Нет. А почему вдруг?

– Ну, я совершенно точно не считаю это оскорблением. Я верующий.

– Вы?

Она изумилась. Многие ученые верят в бога, но ее руководитель такого впечатления не производил. Да и кроме того, его специальность – воссоздание исчезнувших видов по ДНК – предполагала, что теория Сотворения… хм… вызовет некоторый скепсис.

– А как же в вас это уживается?

Он пожал плечами:

– Моя жена часто говорит, что разум – дворец, где есть место для разных гостей. Возможно, некий мажордом поселил делегатов от Науки в одно крыло, а посланников Веры – в другое, чтобы они не затевали споры на лестницах.

Это прозвучало причудливо – впрочем, как и все, что от него исходило. Элиза заинтересованно спросила:

– А если они все-таки где-нибудь столкнутся, кто тогда победит?

– Вы спрашиваете, что я думаю по поводу наших пришельцев? Откуда они взялись?

Она кивнула.

– Прежде всего я должен сказать, что, возможно, они взялись из лаборатории. На основании проведенных сегодня исследований мы можем исключить творение бешеного хирурга, но что, если их просто вырастили?

– В смысле? Например, в логове суперзлодея в жерле вулкана?

Доктор Чодри засмеялся:

– Вроде того. И если бы все находки ограничились мертвыми непонятными чудовищами из ямы, эта версия имела бы смысл. Но есть еще ангелы. Они куда сложнее.

Да. Пламя, способность летать.

Элиза спросила:

– А вы слышали, что в базах данных для визуального распознавания не нашли никого минимально на них похожего?

Он кивнул:

– Слышал. И если мы предварительно примем, что они явились… откуда-то еще, тогда… какие могут быть варианты?

– Другая вселенная. – Элиза запнулась. – Или… Рай и Ад.

– Именно. Но вот что я подумал, когда сидел на этой террасе, вперив очи в звезды… Согласитесь, слово «смотреть» для такого неба недостаточно?

Как-то уж очень затейливо, подумала Элиза, согласно кивая.

– И, возможно, те гости во дворце… если сопоставить…

Он мотнул головой, давая понять, о каком дворце говорит.

– Так вот… Я подумал: что это означает? Может, это просто два разных способа сказать одно и то же? Если предположить, что Рай и Ад – просто два других мира?

Элиза повторила, улыбнувшись:

– Два других мира… А Большой взрыв – просто взрыв…

Доктор Чодри хмыкнул:

– Другая вселенная – она больше или меньше, чем идея Бога? Разве дело в этом? Если есть некая сфера, где обитают «ангелы», то назовем мы ее Небеса или как-то иначе – не более чем вопрос семантики.

– Нет, – вырвалось у Элизы быстро и решительно. К ее собственному изумлению. – Это не вопрос семантики. Это вопрос побудительной силы.

– Простите?

Доктор Чодри озадаченно нахмурился. Элиза сказала жестко:

– Чего они хотят на самом деле? Вот что самое важное. Они прилетели. Откуда-то.

Из другого мира.

– …И если это «откуда-то» не имеет отношения к Богу…

Не имеет.

– …то они действуют исключительно в собственных интересах. И вот это пугает.

Доктор Чодри ничего не сказал, только посмотрел на звезды. Он молчал довольно долго, и Элиза уже решила, что своей репликой отбила у него охоту к беседе, когда он снова заговорил:

– Могу я кое-что сказать вам? Странное. Интересно, как вы к этому отнесетесь.

Небо посветлело, предвещая близкий рассвет.

Горизонт побледнел. Скоро взойдет солнце. Вспомни: такой же горизонт, такое же небо, и тяготение прижимает тебя к летящему в пространстве астероиду. А вокруг – Вселенная, и разум не в силах осознать ее безмерность. А ведь это всего лишь одна Вселенная.

Вероятно, человеческому разуму такое не вместить.

Доктор Чодри спросил:

– Пилтдаунский человек – вы читали, разумеется?

– Конечно.

Речь шла о, вероятно, самой громкой мистификации в истории – черепе якобы древнего человека, обнаруженного на раскопках в Англии сто лет назад.

– Вот. Только в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году доказали, что это подделка, обратите внимание на год. Поспешно, со стыдом, его убрали из Британского музея, где сорок лет до того он выступал ошибочным «свидетельством» в спорах эволюционистов. А через несколько лет, в пятьдесят шестом, в патагонских Андах было совершено другое открытие. Немецкий палеонтолог-любитель обнаружил тайник… – Для большего эффекта доктор сделал паузу. – Тайник со скелетами чудовищ.

И… что-то перекрутилось в голове Элизы, завертелось калейдоскопом. Не отпускающие сновидения, неудача с построением защитных «шипов» на рассудке. Доктор Чодри обещал рассказать ей нечто странное, и даже если она сейчас пребывает в измененном состоянии сознания, уж понять, что значение имеют скелеты, а не место находки, в состоянии. Однако цепляло именно место.

Патагонские Анды.

Она видела их сейчас, как наяву: острые пики гор, будто выточенные из кости. Озера, невероятные по своей чистоте и глубине. Ледники, высокогорные долины и леса, укрытые дымкой тумана. Безлюдный край, смертоносные ловушки дикой природы – но она оказалась им не по зубам. Не так-то просто ее убить: случалось выживать и в куда худших условиях…

Каким-то образом ей удалось вернуться из видений в настоящее, будто щелчком сменили кадр. Доктор Чодри по-прежнему увлеченно рассуждал о скелетах чудовищ, о том, что испуганные скандалом с Пилтдаунским человеком ученые не могли воспринимать эту находку иначе, нежели злую шутку; однако его слова журчали потоком воды по ложу ручья, по руслу из тысячи отполированных камешков, из многих тысяч, и эти камешки отблескивали сквозь толщу воды… сквозь поверхность ее разума… они принадлежали ей… ей, но не только… ей, но не совсем. И она… а что такое она?

Она была чем-то большим, нежели Элиза Джонс. И хорошо помнила место, о котором рассказывал доктор Чодри: не захоронение монстров, а саму эту землю – и, главное, небо.

Элиза откинулась назад, посмотрела вверх, и сквозь сегодняшнее небо проступило то, давнее. Ее потряс спазм сожаления и скорби: небо ее отринуло.

Небо не принимало ее, ныне и присно и во веки веков.

По щекам текли слезы. Доктор Чодри, неспешно рассказывающий: «Останки хранятся сейчас в палеонтологическом музее в Беркли», – заметил, что она плачет, и озабоченно спросил: «Элиза, что это с вами?»

Она ожесточенно терла глаза, а слезы все текли и текли. В горле стоял ком.

На один головокружительный момент, вперив очи в звезды – именно вперив! – она ощутила вокруг себя Вселенную – такую огромную, полную тайн, ощутила присутствие чего-то огромного за пределами… и за пределами пределов… – и какие-то невозможные глубины внутри нее самой соответствовали непознаваемой безбрежности снаружи… и там, за пределами, их было еще много.

Их было много.

Много. Много. Непознаваемо много.

Я там была, подумала Элиза. Не подумала – она просто знала. Слезы текли по лицу.

Так вот какова природа ее сновидений! Это хуже, куда хуже, чем все ее страхи. Не пророчество о конце мира. Они все ошибались.

По крайней мере, не конец этого мира.

Сновидение показывало не будущее, а прошлое. Оно было воспоминанием, и вопрос, откуда у Элизы взялось такое воспоминание, заслонил все остальное, даже его смысл. Это означало, что надежды нет. Ничего нельзя изменить. Все уже случилось.