И надо еще подумать об Элизе. Даже если они потратят на себя кучу желаний, станут суперменами поневоле и воспарят в небо, они же не могут оставить ее тут, на ступеньках крыльца посреди чужого города?

Так, подожди-ка.

Зузана взглянула на Элизу, потом на Мика. Подняла бровь. Мик тоже посмотрел на Элизу.

– Ага, точно. Давай.

Торопливо, чувствуя, как поджимает время, они сформулировали желание, чтобы помочь девушке, чей недуг был для них полной загадкой. В благоговейной тишине Зузана сжала гавриэль в ладони и сказала, как если бы обращалась к самому Бримстоуну:

– Я желаю, чтобы Элиза Джонс, рожденная с именем Элазаэль, получила полную власть над своим телом и разумом. И была здорова.

Что-то подтолкнуло ее добавить:

– И пусть ее личность проявится в самой полной мере.

В тот миг это казалось самой правильной из всех возможных формулировок: не отказ от одной личности под давлением других, а углубление собственного «я». Вызревание.

Если желание превосходило возможность монеты, не происходило ничего. Например, если ты держал скаппи и желал миллион долларов, скаппи просто оставался на месте. Мик и Зузана не знали, на что способен гавриэль. Поэтому они пристально уставились на Элизу, выискивая хоть какой-нибудь мелкий знак, указывающий, что желание выполнено.

Но мелкого знака не было.

Как бы это сказать… Знак был отнюдь не мелкий.

Отнюдь.

62

Эпоха войн

Акива произнес всего лишь одно слово: «Аксая». Вероятно, Иаил понятия не имел, что это имя, – но результат проявился достаточно быстро.

В одну секунду.

Воздух позади Иаила сгустился. Вихрь меха и зубов. Император успел увидеть движение и получил удар.

Две половинки одной секунды.

Иаила быстро поволокло назад.

Две секунды.

Солдаты находились между ним и Акивой. Они еще только начали поворачиваться, а император уже почувствовал сталь, прижатую к телу, и задохнулся от неожиданности. К тому моменту, когда головы охранников достигли конечной точки поворота, напавший успел оттащить Иаила к дверному проему и бросить на колени, приставив к горлу нож, – оставаясь при этом за его спиной, вне пределов досягаемости охраны.

Послышались жуткие вопли, настоящий кошачий концерт. Но император бесился молча: с клинком у горла не поорешь. Вопил Падший, он извивался на кровати, по-прежнему сражаясь с девушкой.

Три секунды.

Лезвие ужалило шею. Иаил решил, что ему нанесли серьезную рану, и запаниковал. Нет, всего лишь порез. «Ах, какая жалость», – прошептал около уха женский голос. Лезвие было остро заточено, а стоящая за спиной у императора женщина не осторожничала. Еще один жалящий укус, еще один порез, смех за плечом. Хриплый, издевательский.

Секунды отбивали счет. В них поместилась только растерянность солдат и дикие крики Разгута.

– Нет! Нет! Нет!

Голос уродца звенел от бешенства.

– Убейте их! – бушевал он. – Убейте!

Будто следуя его приказу, один из солдат бросился к Иаилу, направив меч на державшую императора химеру. Ее рука сжалась сильнее, когти впились императору в бок, прямо сквозь одежду, а нож проник еще глубже в плоть.

– Стоп! – закричал он. Химере, своим солдатам. И безрадостно заметил, что звук вышел визгливым. – Стоять!

Он пытался придумать, что делать – целых пять секунд, – но согласно собственному приказу императора, все солдаты стояли, выстроив живую стену между его прежним местом и Акивой. Оттащив Иаила к двери, напавшая химера оказалась защищена стеной и телом императора. Сзади ей тоже ничего не угрожало – не дотянуться. Промах.

– Как легко бежит кровь, – мурлыкнула она. – Звериный, горловой голос. – Думаю, она хочет на свободу. Даже собственная кровь тебя презирает.

– Аксая, – предупреждающе позвал Акива. Иаил только сейчас понял, что прозвучавшее слово было именем. – Главное – не проливать кровь.

Но было слишком поздно: по шее Иаила потекло.

– Он ерзал, – объяснила Аксая.

Разгут продолжал завывать. Девушку он выпустил, и она сейчас застыла сбоку от бастарда, все они стояли в ряд: человечка, серафим, тварь; все трое настороже. Кто четвертый, которого он не заметил? Как это вышло? Как?!

Когда Акива снова заговорил, он обращался к Иаилу, словно продолжая начатый когда-то разговор. Голос звучал ровно и – проклятье! – совершенно уверенно.

– Другие факторы. Такие, как особая ценность одной жизни по сравнению с остальными. Твоей собственной, например. Если бы был важен только численный перевес, победа была бы на вашей стороне. Не лично на твоей, ты бы умер. Ты умер бы первым, но твои бойцы могли бы нас повязать, если бы приняли решение не спасать тебя любой ценой. – Он замолчал, переводя взгляд с одного на другого, будто здесь были не простые солдаты, а способные на выбор личности. – Такой вариант годится?

Кого он спросил, императора или солдат? Мысль, что они могут ответить, – что его судьба сейчас зависит от них, потрясла Иаила.

– Нет!

Он поспешно выплюнул это слово, боясь, что они решат изменить ответ.

– Ты хочешь жить, – уточнил Акива.

Да, он хотел жить. Но для Иаила было немыслимо, что враг пойдет на это безо всяких условий.

– Не играй со мной, Истребитель Тварей. Что ты хочешь?

Акива сказал:

– Во-первых, пусть твои воины бросят оружие.

Кэроу была сыта по горло кудахчущим смехом Разгута и прикосновениями потной руки, вцепившейся ей в запястье, – поэтому, едва в схватку вмешалась Аксая, Кэроу ударила калеку локтем в глазницу и рванулась, пользуясь его минутной заминкой. Однако этого оказалось мало: ей пришлось упереть ногу в основание кровати и оттолкнуть Разгута изо всех сил. Рука со следами его когтей болела и кровоточила. Зато, о счастье, она была свободна.

Разгут держался за глаз и вопил: «Нет! Нет! Нет!» – при этом второй его глаз был выпучен и злобно вращался. Кэроу отпрыгнула в сторону, выхватила клинки-полумесяцы и заняла позицию рядом с Акивой.

Аксая, снова живая и – спасибо зубам из римского Музея естественной истории – в своем природном лисьем обличье, гибкая и очень быстрая.

Она не была частью плана. Первоначально нет. В пещерах Кирин, когда идея наведаться в гости к Иаилу только сформировалась в мозгу Кэроу, труп Аксаи, точнее труп Тен, едва лишь оставленный душой Аксаи, навел Кэроу на мысль о визите и методах убеждения. Но так использовать полулису она не собиралась. Она поместила душу в кадильницу, намереваясь позже решить, что делать. Кадильница была маленькой, Кэроу повесила ее на пояс и забыла убрать к другим перед отправкой из пещеры. Предчувствие? Судьба? Кто знает.

Как бы то ни было, выйдя от Эстер и ощущая смутную тревогу, Кэроу решила, что будет неплохо дать Аксае шанс реабилитировать себя.

Они надеялись, что это не понадобится. Даже когда через окно дворца в лучах лунного света скользнули не три силуэта, а четыре, они все еще надеялись, что запланированное пройдет без осложнений. Не вышло.

Но они не были столь глупы и беспечны, чтобы действовать без подстраховки.

Можно ли доверять Аксае? Ни один из них не знал. Но поскольку другой души в их распоряжении не было, вариантов не оставалось.

«Это личное», – повторил Акива слова Лираз. Битва при Шаббате. Чем Лираз вызвала такую злобу и столь страстное желание поквитаться? Они надеялись, что Аксая оценит серьезность миссии и сыграет свою роль как надо. В общем-то так и вышло – ну, если не считать нескольких капель крови императора, хотя, может, оно и к лучшему. Побледневший, с расширенными от ужаса зрачками и дрожащим голосом Иаил без сопротивления отдал солдатам приказ бросить оружие.

– Назад, – скомандовал Акива, и солдаты нерешительно отошли.

Послушные командам марионетки. Кэроу заставила себя увидеть в них граждан того будущего мира, который они надеются построить. Их учили убивать и ничему больше. Сумеют ли они измениться? Трудно сказать, но ведь Акива и Лираз справились!